В преддверии 40-летия сентябрьского 1965 г. Пленума ЦК КПСС, санкционировавшего начало новой политики планирования и экономического стимулирования, получившего название (не только в бытовом обиходе) "косыгинской реформы" в печати - прежде всего марксистского и левоцентристского направления появилось немало публикаций, содержащихся оценку этого крупного и неоднозначного явления советской экономической жизни. Если бы такие материалы появились на страницах какого-либо буржуазно-либерального издания как форма "критики справа", или если бы эта оценка вышла из-под пера малоизвестного автора, то такую публикацию можно было бы вообще проигнорировать. Однако, два таких материала появились с интервалом в 1 месяц на страницах левоцентристского (причем с весьма заметным уклоном влево) журнала "Экономист" (в номерах 3 и 4 за 2004 г.) и принадлежат они перу заместителя главного редактора журнала яркому публицисту и талантливому экономисту-аналитику С.С. Губанову; это обстоятельство и заставляет меня вступить в полемику с автором. Трудность критики в данном случае заключается в том, что неверные, на наш взгляд, выводы делаются на основании реально имевших фактов явлений.
Да, действительно, с конца 60-х годов экономику страны охватила стихия не оправданного изменением ассортимента товаров и услуг или улучшением их потребительских свойств роста цен, да, действительно, союзные и республиканские министерства и ведомства и сами, и через отраслевые отделы Госплана Союза и госпланов республик старались перетянуть одеяло на себя", выбивая выгодные условия матери материально-технического снабжения, льготного финансирования и т.д., да, действительно, годовые и даже пятилетние планы подвергались многочисленным корректировкам для того, чтобы предприятия и целые отрасли не оставались без премиальных благ и т.д. Наконец, (добавим к составленному "букету" еще один "цветок": не станем отрицать, что созданный в процессе реформы 1965-67 г.г. механизм ценообразования существенно облегчал реализацию всех этих и других подобных "художеств", а механизм начисления ежеквартальных премий и "13-й зарплаты" создавал определенные психологические соблазны для их осуществления. Все эти и подобные вещи, разумеется, не стимулировали роста производительности труда на основе внедрения достижений НП, не вели к созданию рациональной системы перераспределения в централизованном порядке высвобождаемой на отдельных конкретных участках производства рабочей силы, т.е., в целом, как подчеркивает уважаемый автор, сформировавшаяся в ходе указанной реформы системы система общественных отношений не обеспечивала ни надлежащие темпы, ни рациональную направленность развития производительных сил советского общества.

Как видим, и "убийственный" подбор фактов (а автор приводит целый ряд конкретных примеров), и их отнюдь не надуманная жесткая коррелируемость с базовыми постулатами реформы 1965-67 г.г. не позволяет отмахнуться от обвинений в адрес самой реформы и ее авторов.

И все же ... Все-таки после прочтения всех этих "обвинительных материалов" позволяющих автору указать в резюме, что созданная конструкция управления экономикой, ... являлась системой децентрализованного воспроизводства краткосрочной прибыли на базе обособленного предприятия ("Экономист" номер 4 за 2004 г., стр. 52) остается ощущение недосказанности чего-то принципиально важного. Чего же не хватает в этой, как будто безупречно логичной системе рассуждений? Для начала попробуем отойти назад по временной шкале не на 40, а на 50 с лишним лет назад. Конец марта 1953 г. Еще в глазах у советских людей не успели просохнуть слезы после кончины вождя. И уже принимается решение о прекращении строительства главного Туркменского канала, в которое не успевшая прийти в себя после страшной войны страна вложила огромное количество средств. А ведь решение о строительстве принималось в условиях предельно жесткой централизации планирования и безусловного приоритета народнохозяйственного расчета перед показателями деятельности отдельных отраслей и тем более конкретных предприятий. Причем речь шла не о частной ошибке, какие случаются во все времена в любых государствах. Это была стройка, стоявшая в одном ряду с каскадом Волжских ГЭС, комплексом гидросооружений юга Украины, неотъемлемая часть знаменитого "сталинского плана преобразования природы". Кто здесь был виноват? Во всяком случае, не "косыгинская реформа". Но, если сказать, что виной тому был культ личности Сталина, то это будет ближе к правде, однако еще не сама правда, поскольку решения такого уровня "вождь всех времен и народов" хотя подписывал, но никогда не делал этого без предварительных консультаций. Пока просто запомним этот факт, оставив его без комментариев.

Теперь обратимся к другому факту, относящемуся к самому началу 60-х годов. Вспомним самоубийство прекрасного человека, коммуниста-фронтовика, первого секретаря Рязанского обкома КПСС Ларионова, который в своем стремлении выполнить принятые на Пленуме ЦК от имени области "повышенные соцобязательства" по поставке государству в 1960 г. мясной продукции в размере 3-х годовых планов (?!) забил чуть ли не все поголовье скота на Рязанщине, истратил денежные резервы на докупку (!) мяса в соседних областях, а потом, осознав полностью последствия своих действий, покончил с собой. В это время уровень централизации управления экономикой был далеко не такой жесткий, как 10 лет перед этим во времена "великих сталинских строек коммунизма". Однако элементарный здравый смысл, (которым в общепринятом понимании в действиях рязанского руководства и не пахло) существует и при стопроцентном огосударствлении сельского хозяйства, и при хуторской системе, которую пытался насадить Столыпин. Во всяком случае "косыгинская реформа" и тут не была виновата, к ней еще и не думали приступать. Однако пока оставим и этот факт без комментариев и обратимся к рассмотрению функционирования такой жизненно важной отрасли народного хозяйства, как капитальное строительство уже в условиях действия механизма "децентрализованного воспроизводства краткосрочной прибыли на базе обособленного предприятия".

Прежде всего, следует отметить, что реализация "косыгинской реформы" не привела к большей свободе в вопросах ценообразования в строительстве по сравнению со сталинским или хрущевским периодами (если брать аспект институциональный). Если брать "крупным планом", то следует отметить, что на протяжении всего периода 1965-91 г.г.:

сметная стоимость строительства (т.е. его цена) определялась на основе централизованно устанавливаемых и обязательных к применению на всей территории СССР строительных норм и правил и составленных на их основе сметных нормативов (при этом привязка этих нормативов к региональной специфике также осуществлялась в общеустановленном порядке);
аналогичным образом устанавливались отраслевые нормы расхода строительных материалов и конструкций (соответствующие показатели в расчете на 1 млн. руб. строительно-монтажных работ разрабатывались для отдельных отраслей народного хозяйства и утверждались Госстроем СССР по согласованию с Госпланом СССР);
устанавливаемые таким же образом отраслевые нормы продолжительности строительства в последние годы советской власти - единые нормы продолжительности проектирования и строительства) создавали, казалось бы, точные гарантии против омертвления капиталовложений;
введение показателя нормативно-условно-чистой продукции (НУЧП) обеспечивала избавление от необоснованной (но не от любой вообще) связи между уровнем органического строения капитала (доли строительных материалов и затрат на амортизацию механизмов в структуре себестоимости строительства) и размером плановой прибыли. Иными словами, строительные организации вынуждались к применению более дорогостоящих ж/бетонных и металлических конструкций, стеновых или отделочных материалов и т.д., поскольку прибыль рассчитывалась в процентах от затрат живого труда, а стоимость применяемых материалов и конструкций при прочих равных условиях на величину прибыли не влияла;
установленные уже в фазе проведения "косыгинской реформы" правила финансирования (расчет между заказчиком и подрядчиком-строителем за полностью завершенные объекты очереди, пусковые комплексы или этапы) являлись юридически эффективным заслоном на пути распыления производственных мощностей стройиндустрии.

К сказанному можно добавить, что "договорные матчи" между подрядными строительными организациями и проектными организациями, которые, в принципе, могут обеспечить за "соответствующее вознаграждение" скрытое удержание (неявное завышение объема работ, подбор более высоких коэффициентов и т.д.) не могли получить широкого распространения, поскольку оценка проектов в их технико-экономической части решающим образом зависела от таких показателей как эффективность капвложений (величина обратная сроку их окупаемости), величина приведенных затрат (минимальная величина цены реализации продукции, обеспечивающая окупаемость инвестиций в нормативные сроки), фондоотдача и т.д. были тем лучше, чем ниже был объем капиталовложений. Таким образом, можно утверждать, что с точки зрения нормативно-юридической реформа не создавала каких-либо предпосылок для развязывания "стихии ценового беспредела",

Конечно, прочитав изложенное выше, читатель, мало посвященный в проблемы ценообразования вообще и в капстроительстве в частности, может спросить: "Если реформа не давала большей, по сравнению с предыдущими периодами свободой в ценообразовании и, следовательно, в выборе способов получения дополнительной прибыли, то можно ли это называть реформой и в чем ее смысл?". Ответ на это вопрос достаточно прост. Реформа призвана была создать материальные стимулы для снижения себестоимости строительства за счет:

выбора рациональных схем управления и сокращения на этой основе численности административного персонала;
экономичного расходования строительных материалов и электроэнергии;
оптимизации транспортных схем доставки на объекты стройматериалов и конструкций;
рационального расходования резерв средств на непредвиденные расходы, обеспечивающие его экономию. В этом же ряду следует говорить и об ускорении на основе совершенствования организации производства ввода в эксплуатацию строящихся объектов, а также о сокращении расходов на содержание приобъектного складского хозяйства.

Совершенно очевидно, что при стабильном уровне цен на строительную продукцию проведение комплекса вышеперечисленных мероприятий обеспечивало получение сверхплановой прибыли, а в смысле институционном, т.е. с точки зрения юридических норм реформа создавала твердую правовую базу для использования части дополнительной прибыли и на материальное поощрение, и на реализацию социокультурных мероприятий, и, что особенно существенно, на дальнейшее развитие производства, т.е. на расширение и модернизацию своей собственной производственной базы, которые призваны были обеспечивать устойчивую динамику повышения уровня рентабельности строительного производства.

Таким образом, не трудно увидеть, что "косыгинская реформа" в своих исходных посылах не содержала каких-либо антагонистических противоречий между интересами государства и интересами производственных предприятий.

В этой связи представляется уместным еще одно принципиальное замечание. В упомянутых материалах С.С. Губанова содержится четкая апологетика принципа: "Если возникает альтернатива - производить ту продукцию, которая нужна, или ту, которая выгодна, то производить следует ту, которая нужна", иными словами приоритет следует отдавать общегосударственным интересам перед интересами отдельных предприятий. Представляется, что такая постановка является справедливой только в отношении продукции, выпуск которой обеспечивает военную безопасность государства (а также возможность насильственного подавления незаконных вооруженных формирований внутри страны). Т.е. речь идет не только о продукции ВПК, но и продовольствии, медикаментах, жилье и других "гражданских" видах продукции, потребляемых силовыми структурами в объемах, удовлетворяющих потребности этих структур.

Что же касается продукции мирного назначения, идущей на мирные нужды, то, на наш взгляд, нет противоречия между критериями выгодности и необходимости. Ведь даже в капиталистическом обществе выгодно производить то, что покупают, а если покупают, значит, это необходимо. Но если для капитализма противоречие между спросом физическим и спросом платежеспособным является органичным, то при социализме (а также в рамках любой другой общественно-экономической формации отличной от капитализма) это противоречие органичным не является, здесь то, что необходимо потребителю, то выгодно производить. Это относится и к отдельным производителям и к государству. Но если принципиально все было правильно, если интересы государства и предприятий хотя и не совпадали, но и не находятся в непримиримом противоречии, и если авторы рассматриваемой реформаторской концепции старались заложить в нее все необходимое для гармонизации интересов государства, предприятия и отдельного трудящегося (ведь от дополнительной прибыли предприятия напрямую зависел размер его дополнительного материального вознаграждения - 13-й зарплаты, квартальных премий и т.д.), то чем объяснить, что на протяжении целой четвери века, практически вплоть до падения советской власти и государство и экономическая наука вынуждены были упорно, но безуспешно воевать с ростом сверхнормативных объемов незавершенного строительства? Ведь давайте вспомним, что в начале 70-х годов принимались решения о консервации огромных объемов незавершенного строительства (речь шла о многих миллиардах рублей в "том масштабе цен", когда советский рубль официально котировался дороже доллара) и делалось это, естественно, для концентрации мощностей стройиндустрии на приоритетных стройках. И давайте вспомним далее, что вопреки всем героическим усилиям всего полтора десятилетия спустя, уже в конце существования СССР, при формировании титульных списков капстроительства на последнюю - 12 советскую пятилетку (1986-1990 г.г.) специальным Постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР предусматривалось опять-таки в целях сокращения сверхнормативных объемов незавершенного строительства предусматривалось:

Установление сроков освоения капиталовложений по остаткам средств на освоение по ранее начатым объектам по действующим нормам для вновь начинаемых объектов.
Исключение из титульных списков объектов остатки средств, по которым не могут по каким-либо причинам быть освоено в нормативные сроки, если увеличение сроков сверх нормативов не будет обосновано проектом организации строительства (автору этих строк по личному опыту известно насколько широко этой лазейкой пользовались отраслевые министерства, зачастую пользуясь некомпетентностью работников Промстройбанка СССР, а также лоббистскими усилиями отраслевых отделов Госплана СССР. Впрочем, объективности ради следует отметить, что в ряде случаев работники Промстройбанка СССР, особенно в ведущих звеньях, видели формальную несостоятельность аргументации отраслевых министерств, но шли на включение объектов в титульные списки, исходя их действительной народохозяйственной важности отдельных объектов).

Итак, о каких же "оврагах" было забыто, когда все так "гладко было на бумаге"? Наиболее общий ответ сводится к известной формуле Салтыкова-Щедрина - строгость законов смягчается "неускоснительным их неисполнением". Прежде всего, следует отметить, что исторически сложившаяся на всех уровнях (особенно на верхних) бюрократическая клановость сформировала у многих капитанов советской экономики стойкое убеждение, что если любыми правдами и неправдами добиться включения какого-либо объекта в титульные списки, то государство будет вынуждено довести его финансирование до конца. В силу той же клановости чиновники в Госплане СССР и Госстрое СССР, а также и на самых верхних уровнях партийного и государственного руководства шли, в значительной мере, навстречу этим устремлениям, но это не могло не приводить к распылению мощностей строительной индустрии.

При этом не следует думать, что руководители отраслевых министерств и ведомств, а также стоявшие за их спиной руководители предприятий были настолько наивными людьми, что не могли предвидеть такого развития событий. Они вполне это предвидели, или, во всяком случае, допускали, но на этот случай была лазейка в виде бесчисленных корректировок проекта (о, да, конечно же, по причине улучшения его технико-экономических показателей, а в уменьшении с помощью различных экзотических методик обосновывать эффективность каких угодно инвестиционных проектов некоторые товарищи поднаторели изрядно).

Таким образом, с помощью дополнительных финансовых инъекций объекты доводились до стопроцентной строительной готовности (разумеется, не все - бюджет не резиновый, но были и такие, кому везло, а рассчитывали на такое везение многие).

Но здесь совершенно естественно возникает вопрос: ну а как на все эти вещи реагировали строительные организации, как они должны были строить свою деятельность в условиях, когда плановые задания превышали их производственные мощности? Ответ на это вопрос не так однозначен, как может показаться. Выше было отмечено, что финансирование объектов осуществлялось по итогам завершения объектов, очередей, пусковых комплексов или этапов. Поэтому, те строительные организации, которые специализировались на возведении объектов жилищно-гражданского и культурно-бытового строительства каких-либо лазеек, позволяющих обойти закон (во всяком случае, явных) не имели. Жилой дом, школа, кинотеатр могут быть либо введены в срок; соответственно заказчик либо финансирует строительство, либо осуществляет лишь промежуточные платежи, которые возмещают производственные затраты (в том числе обеспечивают возможность платить строителям зарплату), но прибыли строительная организация не получает - отсюда все последствия. По-иному обстояло дело со строительными организациями, специализировавшимися на промышленном строительстве. Там финансирование могло осуществляться также и по этапам - по завершению какого-либо конструктивного цикла. Поэтому такие организации могли "срывать куш" и не особенно заботясь о вводе объектов, а сосредоточиваясь преимущественно на таких трудоемких работах, как нулевой цикл и каркас, реже - ограждающие конструкции, и не особенно спешить с настилкой полов, отделкой, внутренними коммуникациями. При этом какой-либо ответственности уголовного характера за срыв срока ввода вообще не предусматривалась, что касается ответственности административной или партийной ... да, такие прецеденты имели место, однако не забудем, что Н.С. Хрущев был смещен со своих постов в том числе и потому, что использовал эти инструменты в масштабах более широких, чем это было приемлемо для "директорского корпуса".

Кстати можно заметить, что разные условия работы строительных организаций, занимающихся жилищно-гражданским строительством и занимающихся промстроительством, обусловили и то обстоятельство (так, по крайней мере, отчетливо было видно в таком городе мощности промышленности и сильной стройиндустрии как Ленинград), что наиболее активно внедрением новых строительных технологий занимались именно объектами жилищно-гражданского строительства - другие источники получения дополнительной прибыли - доступ к ним был, мягко говоря, проблематичен.

Наконец, следует отметить, что никак не способствовали эффективности строительного производства (как, впрочем, и других отраслей) необоснованные плановые задания и их многочисленные корректировки в течение планового периода - года или пятилетки в частности, в 80-х годах, устанавливаемые Госстроем СССР задания по ежегодной экономии строительных материалов - металла, цемента, древесины, никак не подкрепленные (по признанию даже многих госстроевских работников) ни появлением каких-либо более экономичных материалов, ни более рациональными проектными решениями, ни чем-либо еще. Ясно, что при таком положении трудно было говорить о благоприятных условиях для материально-технического снабжения.

Заканчивая оценку положения в капитальном строительстве в период "косыгинской реформы", следует отметить, что хронический рост сверхнормативных объемов незавершенного строительства, т.е. перманентное обострение ситуации, при которой огромные средства тратятся без какой-либо отдачи, явилось одной из важнейших (если не самой важной) экономических причин гибели СССР - обстоятельство, которое необходимо самым серьезным образом учитывать после осуществления в нашей стране второй социалистической революции.

Рассмотренный материал, представляется, дает основания для следующих выводов.

Во-первых, никакая самая жесткая централизация управления экономикой не обеспечит успешного развития народного хозяйства, если не будет рационально сформирована иерархия приоритетов (как говорили раньше - определены основные направления развития).

Во-вторых, внутренний "либерализм" реформаторских идей Косыгина - категория гиперболизированная и даже несколько мифологизированная. К тому, что было сказано о достаточно жестких правовых нормах, регламентировавших ценообразование в эпоху "косыгинской реформы" можно добавить, что в 1948-50 г.г., т.е. в сталинские времена широко распространилось движение за "сверхплановые накопления" (та же сверхплановая прибыль). Причем так же, как и в "косыгинской реформе" речь шла об определенной форме соединения интересов личных, коллективных и общегосударственных.

Следует также указать, что, несмотря на то, что в "дореформенные времена" показатель прибыли предприятия играл второстепенную роль, любая система материального стимулирования не могла не учитывать размер вклада, вносимого каждым предприятием, а в рамках предприятия - каждым отдельным тружеником в копилку общенародного богатства, таким образом, реформа, начатая в 1965 году, в этом смысле ничего принципиально нового в себе не содержала, речь шла лишь о том чтобы сделать более осязаемой связь между мерой труда и мерой потребления с целью повышения эффективности производства.

Наконец, в-третьих, и это, на наш взгляд, самое важное. Осмелимся утверждать, что принципы, заложенные в основу реформы 1965 г., виновны в бесчисленных корректировках плановых заданий, в нереальности этих заданий и прочих искажениях основополагающих норм ведения социалистического народного хозяйства ничуть не больше, чем конституция СССР 1936 г. ("сталинская" или "бухаринская" - это кому как больше нравится), которую и многие буржуазные политологи признавали самой демократической в мире повинна в необоснованных репрессиях сталинского периода, хотя трагический 1937 год действительно наступил менее через месяц после 5 декабря 1936 г. - дня принятия Конституции СССР 1936 г. "После этого - не значит вследствие этого".

Базовые принципы реформы 1965 г., как мы постарались показать, не повинны ни в чем (добавим лишь попутно, что резкое увеличение к началу 1960-х г.г. масштабов производства по сравнению даже с послевоенным периодом, не говоря о периоде довоенном, естественно, снижало эффективность жесткой централизации управления, и поэтому постановка в повестку дня вопроса о частичном делегировании полномочий государства на уровень народохозяйственных отраслей и отдельных предприятий, была вполне естественной).

Бюрократизированное чиновничество, конечно, в огромной степени повинно в неудаче реформы. Совершенно очевидно, что успевшая к этому времени в значительной мере переродиться верхушка парт- и госбюрократии, стремившаяся к достижению своекорыстных целей (причем это не обязательно было стремление к незаконному обогащению, значительно чаще речь шла "корректировках", а проще - подставках и фальсификациях плановых заданий и показателей их выполнения во имя "всего лишь" чинов, наград, или просто личного служебного спокойствия), не была заинтересована в самореформировании.

Есть, однако, одно обстоятельство, которое не может рассматриваться как чья-либо вина юридическая, или даже моральная, но которое, по нашему мнению, имеет решающее значение.

Прекрасный польский писатель-коммунист Бруно Ясенский, живший в СССР в качестве политэмигранта и в последствии ставший жертвой сталинских репрессий к своему незавершенному роману "Заговор равнодушных" взял в качестве эпиграфа слова одного из правителей древней Греции: "Не бойся врагов, ибо в худшем случае они могут убить тебя, не бойся друзей, ибо в худшем случае они могу предать тебя, бойся равнодушных, эти не убивают и предают, но лишь с их молчаливого согласия на земле существует предательство и убийство". Именно "безмолвие народа" - решающий фактор не только неудачи рассматриваемой реформы, но и гибели СССР. Повторимся, обвинять в этом нельзя ни какую-либо политическую силу или социальную группу, ни тем более весь народ в целом. Жалобы на то, что хорошей власти или прогрессивной партии достался не тот народ - удел либо Гитлеров, либо Маниловых. Так что, дело не в поисках виновных.

Принципиально важно из опыта "косыгинской реформы" (как и из опыта всего хозяйственного строительства советского периода) извлечь тот исторический урок, что если народ, осуществивший победоносную социалистическую революцию не хочет допустить буржуазной реставрации, он должен наряду с прочными навыкам владения оружия для осуществления при необходимости силового отпора внутренней и внешней контрреволюции иметь прочные экономические знания и навыки их практического применения в целях осуществления самой широкой общественной экспертизы народохозяйственных планов, крупных инвестиционных проектов, наиболее принципиальных решений на уровне своего предприятия или отрасли и т.д. Всеобщая экономико-управленческая повинность должна быть даже более обязательной, чем всеобщая воинская повинность, поскольку в отличие от последней она должна относиться в равной мере и к мужчинам и женщинам. Подчеркиваем, речь идет именно об экспертизе общественной, когда широкие слои достаточно компетентных людей выслушивают мнения различных специалистов, высказывают свои суждения и на этой основе выбирают оптимальный вариант. Как и всякая демократия - "это отвратительная вещь, но ничего лучшего человечество не придумало".

Таким образом, всеобщая экономическая грамотность в сочетании с эффективными формами участия трудящихся (именно трудящихся, а не только слуг народа, сколь бы демократичными не были формы их прихода во власть) в управлении народным хозяйством на всех уровнях создает достаточно прочные гарантии от буржуазной реставрации. А в более утилитарном плане - способствует повышению качества экспертных оценок важных народнохозяйственных решений. В приведенных в начале статьи примерах с гидротехническим строительством и с поставками государству мяса в перовом случае экспертиза проводилась, но она несла на себе резкий отпечаток чиновничьей конъюнктурности, а во втором случае вообще имело место то, что впоследствии квалифицировалось как "волюнтаризм Н.С. Хрущева".

В связи с изложенным отметим, в заключение, что для современной марксисткой теоретической мысли вряд ли существует проблема более важная и одновременно более сложная, чем обеспечение всеобщего участия трудящихся при социализме в управлении народным хозяйством. Поэтому мы будем рады любым конструктивным мыслям по этому вопросу.